Штаб защиты русских школ, официальный сайт
Штаб защиты русских школ, официальный сайтНедавняя попытка латышской интеллигенции образумить верховную власть в ее издевательстве над русскими школами, как и следовало ожидать, увенчалась нулевым эффектом. Точнее, даже отрицательным для самих подписантов, которых «дружественная» пресса заклеймила бесхребетниками и предателями национальных интересов.В их числе — Гатис Диланс, лектор Высшей школы экономики и культуры. Еще несколько лет назад он, исследовав с научной точки зрения языковую и интеграционную политику Латвии, поставил «реформаторским» устремлениям такой диагноз: программирование новой билингвальной асимметрии.Мой собеседник признается, что в последнее время решил отказаться от участия в публичных дискуссиях, потому что они обязательно сопровождаются нападками — «раз люди не хотят слышать мое мнение, зачем навязывать?» Но каждый раз, когда объявляются заинтересованные, он снова готов делиться выводами. «Я бы хотел, чтобы читатели все правильно обо мне поняли, — с академической аккуратностью уточняет свою позицию Гатис Диланс. — Я ни с чем не борюсь, не собираю подписи. Я всего лишь занимаюсь своей работой и, как социолингвист, изучаю школьную реформу с точки зрения взаимоотношений языка, идентичности и власти. А моя общественная деятельность заключается в том, что я просто говорю об этом, а не молчу. Мой интерес — в беспристрастности. Это норма в академическом мире, но только не в латвийском, к сожалению, где наука и политика особенно тесно переплетены между собой. Бороться приходится разве что с собственным страхом, но профессиональная ответственность все–таки побеждает.— Ничего себе «разве что»! То есть свобода совести при нашем понимании демократии может отразиться на карьере? — Нет, это ерунда. Пойми, в каждой этнической общности есть свои неписаные правила. У латышей это русофобия. И, критикуя общепринятые нормы, я ставлю себя напротив. А кому приятно постоянно жить в конфликтной среде и чувствовать себя отторженным? Любой латыш чувствует это. Поэтому многие побоялись подписать то обращение. Многие боялись, но подписывали.— И что, все латыши поголовно заражены русофобией? — Конечно нет. Многим сильным, ярким людям на это наплевать, но они с головой погружены в бизнес и не хотят лишний раз соприкасаться с больным государством. Среднему классу — врачам, учителям, крепким профессионалам — тоже не до противостояния, им бы выжить как–то сегодня. А общественное националистическое мнение удалось консолидировать и крепко взять в руки кучке обиженных «буржуа», не сумевших реализовать себя в советское время. Они руководствуются реваншизмом и потому сознательно держат общество в состоянии конфронтации. Тем более что это не сложно в обхождении с маленьким народом, который всегда жил «под кем–то» и потому имеет рабское мышление. А оно всегда тесно связано со страхом. Раб всегда ждет разрешения хозяина. Что сейчас по–настоящему важно для латышского народа, так это признать истины. В Библии сказано: если признаешь истины, будешь свободен. Но осознание истины и преодоление страха даются только в результате трудной внутренней работы. А популизм распространяется куда легче и быстрее.— А у тебя откуда такое миропонимание? Как удалось избежать национальной зашоренности? — О, я до середины 90–х был таким же русофобом, как все. Вырос же в советское время в националистических настроениях: прошел всю традицию Лиго–песни–танцы, с русскими часто разговаривал только по–латышски, а проблемы языка–гражданства относил на счет русского шовинизма. Но в 96–м поехал учиться в Швецию. Поехал, осознавая своей главной ценностью латышскость, которая здесь культивируется. И там, в по–настоящему свободной стране, я вдруг начал осознавать, что я, как человек, гораздо ценнее, больше и интереснее для мира, чем как зацикленный националист.Я и раньше чувствовал себя тесновато в национальных рамках, а там понял окончательно, что они мешают мне видеть мир шире, мешают общаться с интересными людьми. Приходилось выслушивать и нелицеприятные вещи о дискриминации русских в Латвии, и я начал прислушиваться, задумываться.— Догадываюсь, насколько нелегко это давалось. — Не то слово! Тем более что освобождаться приходилось и от националистического, и от советского комплексов одновременно. Как выяснилось, неспособность четко формулировать свои мысли объединила всех представителей бывшего соцлагеря, все у нас переплеталось — мысли, эмоции, партийные установки… Но я учился у отличных специалистов Европы и Америки, требования которых были чрезвычайно высокими. Очень жестко, что называется, «приставляя нож к горлу», они заставляли беспристрастно исследовать проблему, анализируя ВСЮ имеющуюся информацию, а не только удобные для автора факты. Там люди не живут в страхе и привыкли обсуждать проблемы многосторонне.— И как с точки зрения науки нужно налаживать нашу жизнь? — Главное — насколько возможно деполитизировать языковую политику и переставить акцент с языка на уважение. Не должна вся жизнь общества быть подчиненной языковым проблемам. И заниматься решением этих вопросов должны профессионалы, а не политики. Иначе националисты, эксплуатируя факт оккупации, хотят привести Латвию к асимметричному билингвизму. Так уже было — в советское время перевешивал русский язык, а теперь его должен заменить латышский. И получится, что русские будут знать два языка, а латыши — один. Такая ситуация кормит внутренний протест у асимметричных билингвалов, как было в советское время у латышей.Но совершенно очевидно, что для успешной карьеры любому жителю нашей страны два языка знать обязательно. И, значит, нам необходима языковая симметрия, которая обеспечит равные права всем жителям. Я не считаю, что русскому необходимо придать статус второго государственного, речь идет лишь об умеренном протекционизме. То есть во многих сферах не нужно его искусственно подавлять. Этот принцип, между прочим, не помешал Финляндии стать самой конкурентоспособной страной в мире. Навязывать латышский как общий язык коммуникации вне административной сферы — cоциальная утопия. А наша идеология «око за око» уже который год держит общество в напряжении.— И теперь, очевидно, так просто от нее не избавиться. Даже в вашем обращении есть спорные пункты, неприемлемые для русских, — признание факта оккупации, например, или Латвии как исторической территории латышей. — Не так страшны разногласия по этим пунктам на самом деле, если не строить на них государственную политику. Их нужно серьезно, многосторонне обсудить и оставить в прошлом раз и навсегда. Потому что нам жить вместе, никто же не уедет. И ЭТО факт.— Ты говорил о своем академическом интересе, а с человеческой точки зрения тебя как–то трогает наступающая на русские школы реформа? — Конечно, я вижу ее так: класс, в котором русский учитель учит русских детей. Все они хорошо знают свой родной язык и любят его. А с 1 сентября должны будут, мучаясь, все вместе то же самое учить на латышском. Я считаю жестокостью заставлять людей это делать. Я точно знаю, что все они не выступают против латышского языка, потому что специально ходил на митинги, пытаясь понять суть протестов.— С одной стороны, ты заманчиво обрисовал европейские ценности, с другой — кажется, платой за свободу должна стать потеря национальной идентичности не только латышской, но и русской? — Национальная идентичность не зафиксирована в красивой коробке с бантиком — это миф. На самом деле она все время в процессе развития, ведь общество само ее создает в зависимости от своих целей, потребностей, возможностей, качества жизни, отношений между мужчинами и женщинами, родителями и детьми… Все это выходит далеко за пределы языковых вопросов. Так может создаваться и общая латвийская идентичность. А Европа с ее демократическими традициями, я надеюсь, освободит нас наконец от набивших оскомину национальных разборок.